Кадр из фильма. Тысячи пленных ожидают участи польских офицеров
Попытка объединить нацию вокруг пережитого несчастья, как сегодня это делают наши политики, изначально обречена на провал — горе интимно. Гибель одного человека — трагедия, гибель тысяч — статистика, которая вряд ли может объединять. И Анджей Вайда знает это как никто другой: для него Катынь — это смерть всего одного человека, его отца, улана-артиллериста капитана Якуба Вайды. Свой последний фильм "Катынь" режиссер посвятил именно ему. Сегодня в столичном кинотеатре "Кинопалац" состоится его премьера.
Кадры "Катыни" наполнены каким-то сизым туманом. В нем нет ничего естественного, он не похож на утреннюю дымку, воспетую романтиками, или на сиреневую лондонскую вату. Это нечто вроде смога современного индустриального мегаполиса. В этом тумане выхлопы двигателей немецких танков и пороховой дым советских расстрельных команд. И в этом тумане — ложь. Ложь и смог — неизменные спутники прогресса.
Рассказанная Вайдой история — это не история смерти. Это история жизни, тех кто с этой смертью жил. Режиссера интересует не столько то, как погибали польские офицеры, сколько то, как они жили. Как судьба толкнула их в роковые объятия европейской политики 30-х, которая стремительно скатывалась в войну, а главное то, как после смерти их пытались убить второй раз — забыв и оболгав. Но мало того, что ложь эта была убийственна для мертвых — она убивала живых. Как убила она одного из героев фильма, воле случая оставшегося в живых, но наложившего на себя руки уже в послевоенные годы. И как убила она мать Анджея Вайды, до самой своей смерти, в 50-е, не верившей в смерть отца.
Режиссер не разбирается в мотивах этого ужасного преступления — какая разница, почему их убили? Палачи вообще мало интересуют Вайду, поэтому единственным "живым" персонажем из офицеров РККА стал герой Сергея Гармаша, не убивающий, а спасающий одну из жен расстрелянных поляков. Режиссер не останавливается на особых деталях преступления — анатомия, кровь интересуют его мало. Деталей в фильме ровно столько, сколько нужно — без них не обойтись, но это не разоблачительный фильм ужасов, так модный у нас в начале 90-х.
Зато очень скрупулезно, почти стенографически Анджей Вайда показывает, как ткался кокон лжи вокруг Катынского расстрела. Он изучает все версии, возникшие за полвека — официальные и подпольные, слухи и домыслы, надежды и отчаянье всех, кто был причастен к этим событиям. В этой части фильма много документов — режиссер использовал дневники вдов погибших и собственные воспоминания о матери.
В сущности режиссер говорит почти крамольную вещь: ложь хуже смерти. Польские офицеры были одними из десятков миллионов унесенных смерчем большой войны, и много ли разницы в том, расстреляны ли он в Катыни, или сгорел в Хатыни, или даже в Нагасаки и Дрездене. Их уже нет. А мы, Вайда и его зрители, здесь. И у нас есть память. Будь она проклята.
Для Вайды фильм "Катынь" стал своеобразным обетом: он поклялся себе, что посетит могилу отца, только после того, как снимет это фильм. А в финальном эпизоде звучит молитва "Отче наш". Вайда попрощался с отцом. Для него эта страница истории перевернута.
СУДЬБЫ НА ИСТОРИЧЕСКОМ ГРУНТЕ
В 1939-м стало понятно, что Польша как отдельное гособразование перестало существовать. Тоталитарный Восток сошелся с тоталитарным Западом. Гражданским лицам некуда было бежать; военные не могли сопротивляться. Демократический Запад предусмотрительно остался в стороне.
Фильм Вайды как раз начинается на мосту, где встречаются те, кто бегут от Гитлера, с теми, кто спасается от Сталина. Затем мы видим рукопожатие советских и немецких офицеров. Рукопожатие, не оставляющее надежд цвету нации по обе стороны границы. Гестаповцы отправили в концлагерь польскую профессуру. Подразделения НКВД взяли в оборот военную аристократию.
Сдержанно, без надрыва Вайда на этом историческом грунте прорисовывает судьбы и чувства нескольких польских семей. Той, что потеряла сына в советской Катыни и мужа в гестаповских застенках. Рядом две сестры, чей брат (как и тысячи других его соотечественников) сначала был расстрелян и закопан в той же Катыни, а потом снова (как и тысячи других) погребен во лжи о Катыни советско-польской пропаганды.