Своими песнями создаю репертуар для караоке
Популярный рэпер рассказал "Сегодня" о разводе с женой, криминальных сюжетах, "Владимирском централе", почему перешел на шансон, верит ли в жизнь после смерти, как проводит время с сыновьями и о чем поговорил бы с Куртом Кобейном.
— Сергей, недавно вы отметили 40-летний юбилей. Мне всегда было интересно, как российские рэперы на самом деле отмечают свои дни рождения? Может, не так помпезно, как изображено в клипах?
— Чаще всего я праздную шумно. Свой юбилей я отметил в Москве, в кругу друзей. Было много приглашенных — влиятельных бизнесменов, красивых женщин, заглянула Бьянка... Все было очень душевно — хорошее застолье, мы песни пели. Потом я улетел в Стамбул и продолжил праздновать там, с видом на Босфор.
— Вы сказали, что была громкая музыка. А песни, каких направлений вы любите, помимо рэпа?
— Сейчас все больше я тяготею к городскому романсу, шансону, ресторанной классике. Может быть, это возрастное, а может — потому, что сейчас я запел. Мне это нравится. Могу запеть городской романс, а могу — Утесова, уличные хиты 20—30 годов. Поэтому сейчас мне близок мой новый образ — Полиграф Шарикофф. Для меня это другая творческая ипостась, новый фильм, в котором я исполняю совершенно удивительную для себя роль.
— А почему свой новый проект вы назвали именно Полиграф Шарикофф?
— Для меня это такое сочетание классное: Полиграф — вроде бы как серьезный и честный, а Шарикофф — забавный и дворовой. Никаких аналогий, особых ассоциаций. Просто нравится, как это имя звучит — есть что-то уличное и благородное одновременно. И публика, кстати, которая приходит на концерты Полиграфа, гораздо старше, серьезнее.
— То есть выросли ваши слушатели, выросли и вы?
— В этом случае все именно так. Песни Полиграфа все чаще берут на радио "Шансон" и "Шансон-ТВ", то есть я уже шансонье.
— Шансон бывает разный — от мелодичной лирики до куплетов о куполах, пуховых платках и жизни за колючкой...
— Конечно, я различаю блатняк, криминальную тематику. Я пою исключительно веселые песни, а весь криминал остается за кадром. Люди пришли в ресторан или казино, чтобы отдохнуть, так что им нужно только что-то хорошее, чтобы поднять настроение. Поэтому у меня песни о легкой беззаботной жизни. Я могу исполнить "Мурку", но, согласитесь, это же не "Владимирский централ". То, что я сейчас делаю, очень похоже на фильм "Ликвидация" — стильный одесско-французский шансон. Мы отрицаем громкое похабное звучание меди (медные духовые инструменты. — Авт.пж), зато у нас есть скрипочка, а это высокомузыкальный инструмент. Трубы играют на похоронах — это пьяное нестройное звучание. А я создаю репертуар для караоке, мне такое не надо.
— Вы сказали, что весь криминал остается за кадром... Художественный криминал вы любите — фильмы, книги?
— Если вы смотрели клип "Какао белого цвета", то понимаете, что такое я люблю. Очень мне нравится "Место встречи изменить нельзя". Я люблю детективы, главное, чтобы они были с юмором.
— К слову, по поводу "Какао" — клип описывает историю, связанную с торговлей наркотиками. Имели ли место подобные события в вашей жизни?
— Это выдумка, стеб над тарантиновскими фильмами, никак не связанный с моей жизнью. В мои круги входят разные люди, если вы намекаете об этом, но это не та история.
— У вас большое количество татуировок. Какую вы сделали последней и что она символизирует?
— В данный момент я их всех свожу. Они для меня больше ничего не значат — все эти кресты, короны, символика лейбла, которого больше нет... А сам процесс сведения — не сколько болезненный, а утомительный. Нужно потом бороться с последствиями ожогов, нельзя ходить заниматься в зал.
— Когда у вас что-то случается в личной жизни — хорошее или плохое — это мешает или помогает работать на сцене?
— Отсутствие эмоций для меня — это скучная жизнь. Но на сцене мне ничего не мешает работать. Как только я выхожу, сразу вживаюсь в роль и работаю уже с энергетикой публики.
— Многие исполнители со временем ненавидят свой главный хит. Как вы реагируете, когда просят исполнить "Черный бумер"?
— Несмотря на года, его просят исполнить до сих пор, и я делаю это. Людям эта песня очень нравится, почему бы ее не сыграть? Сейчас вот она у меня в новой инструментальной обработке, еще веселее.
— Как человек, который долго занимал судейское кресло в украинском талант-шоу, сейчас, спустя время, как считаете — есть от этого вообще какой-то толк? Ведь после финала большинство молодых артистов "живут" максимум год, после чего пропадают из поля зрения.
— Могу привести хороший пример — Монатик. Его сначала не хотели брать на первый, самый сложный и самый успешный сезон "Х-фактора", и я это даже поддерживал. Но сейчас он полноценный действующий артист! А все потому, что сам пишет песни. Танцор, который не был певцом, но очень хотел им стать, и у него был свой материал.
— То есть, на ваш взгляд, успех артиста заключается в том, что он должен исполнять свои песни?
— Я отношусь к тем артистам, которые сами пишут песни для себя, и я вижу свое существование на сцене только в таком варианте. Я могу сделать только одно исключение — братьев Меладзе, когда один пишет, другой исполняет. Это какой-то уже другой уровень, некая энергетическая спайка, которая их связывает в одно целое как автора и исполнителя, как людей, близких по крови и по духу. А другие артисты, которые не пишут себе песни, — для меня это несерьезно. Да, ты можешь быть сильным исполнителем, талантливейшим человеком, но он не передаст ту гамму эмоций, которую вкладывает тот, кто этот материал создал. У меня был такой опыт, когда я писал для других артистов и видел, что из этого получается — это нечто неузнаваемое. Не то. Больше я так не делаю. Пишу исключительно для себя.
— Музыканты Coldplay включили в свой альбом христианский гимн Amazing Grace в исполнении экс-президента США Барака Обамы. Не задумывались ли вы о подобном, возможно, размышляли о дуэте с каким-то политиком?
— Послушайте, я не записываю дуэты с проститутками. Надеюсь, этим ответом понятно все, что я об этом думаю.
— С кем бы из нынче не живых выдающихся личностей вы бы хотели пообщаться или поработать?
— Хотел бы попасть на концерт Майкла Джексона, очень жалею, что у меня не получилось. Был бы невероятно счастлив, если бы выпил бутылку коньяка вместе с Леонидом Утесовым, если бы хотя бы минут 15 поговорил с Володей Высоцким, Чарли Чаплином, Куртом Кобейном... Кобейна я бы спросил, пожалуй, есть ли жизнь после смерти, есть ли рок после смерти? (улыбается).
— А часто вообще задумываетесь о жизни после смерти?
— Нет, я этого не делаю вообще. У меня нет привычки заглядывать наперед, я стараюсь сконцентрироваться на современном, на том, что есть у нас сейчас, что нас окружает. Мне кажется, это важно.
— В этом году произошли перемены в вашей личной жизни — вы расстались с супругой, которая с детьми осталась в Киеве, и переехали в Москву. Что послужило катализатором этих перемен?
— Все журналисты неверно информированы — это все произошло годами раньше, без лишней огласки. Я как был одинок, так и продолжаю быть одиноким. Это мой личный выбор, ни в коем случае не связанный с характерами людей, которых я встречаю на своем жизненном пути, — даже если я с кем-то, я все равно одинок. Это качество присуще любому творческому человеку, просто не все говорят об этом правду.
— Как проводите время с детками?
— Мне хочется с ними видеться чаще, гораздо чаще, ибо в силу моей профессии это происходит редко. Со старшим сыном я играю в шахматы, а с младшим — обсуждаю премьеры новых клипов громких артистов, он больше тяготеет к творчеству, к музыке. А вообще мне не важно, какими делами с ними заниматься. Ведь когда я их вижу, я просто наслаждаюсь отцовством, и для меня это очень дорогое время.