С очевидцем запуска "Бурана" мы познакомились в музее космонавтики НТУУ "КПИ". Бывший руководитель полета аэродрома "Юбилейный" Байконура – Сергей Иванович Грачев – работает научным сотрудником. Спокоен, вежлив и не по-современному скромен. Как настоящий советский военный, который знает много, но рассказывает только избранным.
Со смехом вспоминает, что на Байконур попал совершенно случайно: "В мое время многие мечтали быть летчиками, поступил в летно-штурманское в Ставрополе. Закончил с красным дипломом, и у меня было право самому выбрать место службы по данной разнарядке. География тогда была огромной – "с южных гор до северных морей", как в песне. Зачитывал места службы, одни из них значилось как "Главное управление космических средств". Слово "космических" понравилось. Вот я и "клюнул".
Я как обычный советский курсант понятия не имел, где Байконур находится. Знал, что где-то в Казахстане. Потому достал я карту, нашел на ней населенный пункт "Байканыр" в Казахстане и ужаснулся – от него до ближайшей железной дороги 300 км по пустыне!! Позже я узнал, что Байконур в "летной среде" особо не котировался. Все хотели в ГДР, Польшу, даже в Украину. А туда отправляли как в ссылку. Байконур считался глухоманью, "для романтиков" таких, как я. Словом, поехал я, только в разнарядке значилась станция не Байканыр, а Тюратам. Из Москвы поездом – двое суток. Аэродром увидел только через недели две. Выехали на "уазике". Дорога хорошая, бескрайняя казахская степь. Голая степь и вдруг, откуда ни возьмись – огромный необычный самолет, в котором едва угадывался стратегический бомбардировщик. А на "горбу" у него – огромная белая бочка-цилиндр. Оказалось, это был топливный бак самой мощной в мире ракеты – носителя. Позже, когда окончил специальные двухмесячные курсы подготовки руководителей полетов в Липецке. При мне происходил монтаж и настройка оборудования "Бурана" с помощью специальных самолетов-имитаторов, летающих в лаборатории. Испытательные полеты начались в 1984 году, так, пару раз в месяц, а вот с конца 1985 года стали практически ежедневными. Самой большой проблемой было то, что будущий посадочный комплекс Байконура тогда был больше похож на стройплощадку. Сколько раз было так: заходит самолет на посадку, а по аэродрому какой-то самосвал катится, за рулем которого ребята из стройбата. Народ неуправляемый. То набросают гравия, песка, мусора всякого – это же все чистить нужно! Ограждения никакого. Возьмите Борисполь, там все за колючей проволокой, даже птиц отстреливают, а тут дорогостоящее космическое оборудование в степи и строители, которые могут появиться в самое неожиданное время!"
ПУСК БУРАНА. "В ночь с 14 на 15 ноября я остался на аэродроме, – вспоминает Сергей Иванович.- Приезд боевого расчета запланировали на 06.00 местного времени. Спать, конечно, не пришлось. Многие, находившиеся ночью на диспетчерском пункте, собрались в помещении у "телевизионщиков" – на экранах мониторов наблюдали за процессом заправки носителя компонентами топлива. На черно-белых телеэкранах было видно "Энергию" с "Бураном" в разных ракурсах. Ракета уже "парила", наполняемая жидким кислородом и водородом. Но кроме клубов испарений картинка на экранах не менялась, и личный состав заскучал. Чтобы немного расшевелить людей, телевизионщики обратились к руководителю испытаний на посадочном комплексе полковнику Брацихину П.С. с просьбой включить на мониторах просмотр какого-нибудь фильма. Помню, как на части экранов продолжала идти картинка со стартового комплекса, а на других начали показывать фильм – вроде бы комедию "Полицейская академия", часть 1-я...
Среди ночи я решил выйти с диспетчерской на улицу – пройтись. На полпути остановился на магистральной рулежной дорожке и посмотрел на здание диспетчерского пункта – он весь светился огнями, все шесть этажей! А, напротив, на горизонте, подсвеченная ослепительно белым светом прожекторов, стояла ракета под облачным потолком. Но что заставляло задуматься – так это ветер, сильнейший ветер, который нес снежную крупу вперемешку с песком и еще – сплошная низкая облачность... Ну, думаю, не зря нашу "птичку" назвали "Бураном"!
Подходит время пуска. Солнце только взошло, но его не видно – при такой облачности только появилась серость на горизонте. В установленное время взлетел МиГ-25. Я нахожусь в диспетчерской и выбираю – откуда лучше наблюдать пуск? Выбежал на балкон 5-го этажа – а там ветер грохочет в металлическом настиле – вряд ли услышишь, как взлетает "Энергия". Решил вернуться обратно в диспетчерскую и наблюдать в окно. До пуска – считанные минуты. Мысленно просчитываю: так, – расстояние, скорость звука, движение ударной волны, – если рванет на старте, – и говорю диспетчерам: смотрите, если увидите вспышку на старте – сразу падайте на пол под окна к стенке и не шевелитесь!
И вот – время 06 часов 00 минут! Свет прожекторов на горизонте исчезает в клубах выхлопных газов, из которых, подсвечивая это огромное бурлящее рукотворное облако огненно красным светом, начала медленно подниматься ракета, как комета со сверкающим ядром и хвостом, направленным к земле! Обидно коротким было это зрелище! Через несколько секунд только затухающее пятно света в покрове низких облаков свидетельствовало о неистовой силе, которая несла нашу "птичку" через облака. К завываниям ветра добавился мощный низкий рокочущий звук и, казалось, будто он идет отовсюду, что он исходит от низких свинцовых облаков.
Только два человека во всем мире наблюдали за полетом "Энергии" с "Бураном", это экипаж СОТН МиГ-25 – летчик Магомед Толбоев и бортоператор Сергей Жадовский.
Стали готовиться к посадке. Пришла и наша участь... Когда "Буран" начал второй виток, прошла информация о том, что по данным телеметрии на борту все нормально, отклонений от работы аппаратуры посадки не отмечено. А в зале управления полетами в это время... К расчетному моменту посадки начал подтягиваться народ. Гражданские, военные, генеральские погоны, журналисты с камерами – ну никакой субординации! Каждый выбирал место поудобнее, чтобы видеть. Взгляды всех стали прикованы к серой пелене облаков в направлении, откуда должен был появиться корабль. А он несся по крутой глиссаде к полосе, видимый только радиолокаторами, которые говорили: "Все нормально! На курсе, на глиссаде!" И вот, как будто ни из чего, плавно обрисовались контуры нашей "птички", которая, казалось, камнем неслась к земле. Первая мысль: "Шасси выпущены?" Потом – крутой перелом траектории снижения, высоко задранный нос, мастерская посадка и замедляющийся пробег, для которого хватило чуть более половины полосы!
И вот "Буран" стоит посреди аэродрома, который замер, как будто все вокруг остановилось, даже ветер, казалось затих... Только в хвосте у корабля попыхивает пламя дожигания топлива, нет – это не макет, как раньше – это он, – НАСТОЯЩИЙ! А Магомед Толбоев, после прохода на бреющем, выполняет крутой вираж на форсаже вокруг "птички" – круг почета, так сказать...
Глядя на остановившийся корабль, моя первая мысль – что он – ЖИВОЙ! И не только потому, что он так умело, приземлился в сложнейшую погоду. В нем были частички жизней всех, кто его создавал, строил, испытывал... А потом началось! Бурные овации, крики "Ура!", все жмут друг другу руки, обнимаются – мы сделали это! Автографы участников на память... На полосу, после паузы ожидания – так было задумано, с двух сторон ринулась техника для послеполетного обслуживания "Бурана".
Не обращая внимания на всеобщую эйфорию, специалисты транспортировали его в МИК... В тот самый МИК, где "птичка" оказалась похороненной под обломками своей страны...
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА. После 1989 года в Ле Бурже его снова отвезли в монтажный корпус, состыковали с остатками с макетными блоками ракетоносителя – в огромном ангаре. Там простоял 10 лет. В 2001 году Россия отказалась от "Бурана". Ельцин своим постановлением прекратил финансирование Бурана. А куда девать наработки – ничего не было сделано. В итоге, просто все бросили. Людям перестали платить зарплату, те ушли с заводов и все это гибнет. Я тоже вернулся в Киев. Благодаря, кстати, "Бурану" и знаниям о нем, получил достойную работу, потом вышел на пенсию и сейчас работаю в музее. Но я постоянно отслеживаю все, что связано с "Бураном". Считаю, что он погиб как бомж под развалинами".
"Хотелось ли вам вернуться на Байконур?" – спрашиваю напоследок. "Нет, отслеживать события – это все, что я могу. Поехать, чтобы увидеть раскуроченное оборудования – это слишком тяжело и больно".