67-летняя писательница. Поставила точку в военной прозе. Но и о любви пока писать не спешит.
О ПЕРВОЙ РЕАКЦИИ НА НОБЕЛЯ
"Речь об этой премии шла уже несколько лет. Но я ведь вроде адекватный человек, поэтому старалась об этом не думать (смеется). Когда мне позвонили, я была дома и спокойно гладила. Мне что-то говорили на немецком, и когда я поняла, о чем речь, то все, что могла произнести, было слово: "Фантастика!".
О НОВЫХ КНИГАХ
"О войне больше писать не могу, мой защитный слой уже исчерпан. Я не смогу, как раньше, отчаянно поехать на войну, видеть убитых, тяжело раненных людей — без рук, без ног. Я тоже человек. Любая несправедливость подобного рода заставляет меня плакать, а книги нельзя писать в слезах".
О СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ
"Я не люблю слово "совок" и когда люди пренебрежительно говорят о советских годах. Мой отец всю свою жизнь, почти 90 лет был коммунистом. И он говорил, что коммунизм испортили. Когда я приехала из Афганистана, то сказала ему: "Папа, а ведь на самом деле мы неправы, мы — убийцы, а ты веришь в другое". Помню, у отца не было аргументов, он просто заплакал. Это был единственный жесткий разговор за всю нашу жизнь, ведь я знала, что он — хороший человек. Коммунисты — это очень разные люди: среди них я встречала много искренних людей, даже из секретарей райкома. Думаю, к ним нужно относиться как к трагическим фигурам — ведь они жили в такое время. Идея, которая казалась такой красивой, завладела даже очень сильными людьми. Так что просто перечеркивать все эти годы я бы не стала. Не демонизируйте Советский Союз".
ОБ ИСКРЕННОСТИ КОММУНИСТОВ
"Когда я взялась читать дневники и письма ленинской гвардии — Коллонтай, Дзержинского, — я удивилась, насколько это были прекрасные письма с желанием действительно сделать рай на Земле. Это не были бандиты, как мы сегодня говорим, упрощая все на свете. Проблема в том, что когда люди приходят к власти раньше времени, им потом приходится ее во что бы то ни стало удерживать. Не зря же они говорили: "Загоним железной рукой человечество в счастье".
Во французских университетах со мной часто спорили студенты и говорили: "Это ваше поколение не справилось с идеей, вы, русские, вообще жестокие люди, как и азиаты. Поэтому у вас получилось так, а мы все сделаем иначе". Это я к тому, что эта идея и не уходила, и коммунизм вовсе не мертв. Ну не может человек выйти из лагеря и уже завтра быть свободным; свобода — это очень долгий путь. А социализм давал человеку ощущение, что он принадлежит к чему-то большому. А Россия сегодня — заложник того, что ей всегда нужна какая-то сверхидея".
О "ВРЕМЕНИ СЕКОНД-ХЕНД"
"Я писала эту историю красной цивилизации 30 с лишним лет. Уже ушла страна, которая называлась СССР, и люди, которые в 90-е годы хотели свободы, но на самом деле не знали, что это такое. Понятие "свобода" было каким-то виртуальным, никто не был готов к этому. Сегодня мы живем с чувством поражения. И если тогда, в 90-е, были проклятия в адрес прошлого, то сегодня как никогда хочется понять, как же мы потерпели это поражение. То есть эта книга была желанием подвести итог: что же это было, как это понимает обычный человек?"
О ДЕКОММУНИЗАЦИИ
"Проблема в том, что мы не только не провели декоммунизацию, мы еще и не отрефлексировали прошлое. Я три года прожила в Европе — Германии и Франции. И особенно в Германии я видела, как изо дня в день идет эта рефлексия прошлого. Как об этом говорят, размышляют. Немцы боятся сами себя и человеческой природы вообще.
А ведь в России ничего подобного не произошло. А это же не работа одного дня — это работа школы, культуры в целом. Но мы этого не сделали. В результате, особенно за последние десять лет, совершенно не осталось никаких мемориальных организаций. Те, кто проводил "перестройку", не подумали о необходимости интеллектуального пропагандистского сопровождения происходящих процессов. Постсоветский человек был брошен в одиночестве, и он сам был вынужден понимать, что происходит. И вот в результате мы видим откат назад, снова сталинские идеи".
ОБ ИЗМЕНЕНИЯХ В УКРАИНЕ
"Нужно обдумывать все, а не просто ругать что-то на чем свет стоит. Украинскую политику я знаю не очень-то хорошо, мелькают какие-то имена в новостях — Порошенко, Яценюк... Лично мне показалось, что Порошенко был лучшим вариантом, за который можно было проголосовать. Другое дело, что, может быть, не нужно ждать так быстро фееричных результатов. Вот ехала я на днях в вашем такси, и водитель начал возмущаться: "Порошенко ничего не сделал. Обещал и не сделал". Но ведь причем тут Порошенко? А как же общество?
Ведь если бы интеллигенция не торопила так быстро Горбачева, не было бы Ельцина, который вообще-то тоже достаточно неоднозначная фигура, и именно при нем началось разворовывание страны. Я видела, как медленно оттачивается этот механизм демократии за границей: не просто собрались, поругали кого-то и все все сделали. Ничего подобного".
О ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ТРАГЕДИИ
"Это глобальное событие космического масштаба. С одной стороны, совпало две катастрофы — социальная и космическая. Социальная для людей ближе: все распалось, нужно было думать, где и как жить. А что касается космической катастрофы, то здесь что-то непонятное. Что значит для простого человека то, что какие-то радионуклиды будут жить 2—3 тысячи лет, и что есть некоторые частицы, которые вообще бессмертны? Я не могу себе представить, как в другой стране через несколько дней после трагедии отец будет приводить ребенка к пруду на месте атомной катастрофы и говорить: "Смотри, какие рыбы чудные". Сегодняшний человек так устроен, что для него Майдан понятнее, чем космическая проблема. Чернобыль остается проблемой будущего. Во всяком случае, когда я начинала писать книгу, то понимала, что буду делать это долго — и, действительно, мне понадобилось 11 лет".
О РОССИИ И РУССКИХ
"Я не могу сказать: "Я не люблю русских!" Нет, у меня много друзей-россиян, я люблю русскую культуру. Но могу сказать, что не люблю русскую историю, русские идеи в том виде, в котором они сегодня существуют. А ведь миром правят именно идеи. Речь ведь не о Путине как личности — речь о "коллективном Путине", который находится в каждом человеке. В том, что он лишь аккумулировал желания обиженного русского народа, каждого, кому показалось, что он опять великий".
О КРЫМЕ
"На первой пресс-конференции по поводу премии мне задали вопрос, как я отношусь к Крыму. Я сказала, что считаю, что это оккупация, аннексия, что это, конечно, политический разбой. Результатом стало то, что я не получила поздравительную телеграмму Медведева, которая была готова".