Мама Любови Полищук: "За две недели до смерти Люба жила на наркотиках!"

— Ольга Пантелеевна, сегодня всеми любимой актрисе Любови Полищук исполнилось бы 65 лет. Дни рождения дочери отмечаете?
— Нет, никогда! И при жизни детей, а у меня их трое было, никогда дни рождения не отмечали. Максимум, я покупала торт, ну или свой делала, подружки приходили, газировочку выпивали. Или папа придет с работы, себе пиво принесет, нам — тортик. Мы сели вечером, чай попили — вот и весь день рождения. Гулянки и пьянки я терпеть не могла. А сейчас часто приезжаю в 97-ю школу в Омске, где Люба училась и установлена ее мемориальная доска, цветочки привожу, там устраивают чаепития. Улицу даже одно время собирались в Любину честь переименовать, но пока помалкивают. Скульптуру хотели сделать и поставить в Омске на железнодорожном вокзале. Я возмутилась: почему на вокзале, у нас что, театров нет? А они: "Ну мы хотим показать, как она маленькой девочкой из Омска уезжала, а вы провожали ее". Но тоже до сих пор молчат. Заикались, что дорого — 2 млн рублей ($57 790. — Авт.). Но собакам находят деньги на памятники, а тут...
— А сами как сейчас живете?
— Семь лет уже Любы нет (Любовь Полищук умерла в 2006 году от саркомы позвоночника.  — Авт.). Снится дочь не так часто, сын тоже редко. А вот муж чаще. Иногда бывает, прямо все вместе приснятся. Как мы где-то на даче или подвалы копаем... В общем, ерунда какая-то. Я говорю: "Ну все, уже за мной пришли!" Хорошего, конечно, мало, но жить надо. Куда деваться — живьем в могилу не залезешь. Как Бог дает, так и живу. Я не голодаю, внуки одевают, но выйти уже никуда не могу — у меня астма, одышка страшная, меня продует, и я опять заболею. Соседи у меня хорошие — 40 лет вместе живем. Продукты иногда приносят, звонят и спрашивают, что мне купить, из соцзащиты еще помогают.
— В Москву к родственникам перебраться не хотите?
— Ой, не люблю Москву. Люба меня без конца звала к себе, сердилась из-за этого. Я говорила: "Люба, хоть сердись, но не люблю я вашу Москву!" У нас в Омске спокойно, хорошо. В своих стенах и Бог помогает. Да и у Любы жилье тогда не позволяло.
— Какой вы ее вспоминаете? Часто в жизни дочь с вами советовалась?
— Люба была веселой, жизнерадостной, любопытной. Все ее интересовало. Она такая боевая была! Если бы не была такой, то и в Москву бы не попала. Что непонятно было, спрашивала, но чаще была самостоятельной. В личной жизни, конечно, разрешения не спрашивала, но разговоры у нас был. Когда в первый раз замуж выходила, у мужа ее тоже характер был. Я спрашиваю: "Зачем жениться решили?"  — "Мы любим друг друга", — отвечает. Ну дело ваше. Было сватовство, как положено, а затем — развод. Со вторым мужем она потом жила вместе без всей этой свадебной суеты.
— Вы были самым большим ее критиком. Все роли одобряли?
— Она всем говорила, что мама — ее продюсер. Но мне многое не нравилось. Я ей открыто говорила: "Люба, вот это ты делаешь неправильно, я бы такого никогда не сделала". Помню, так ее ругала за то, что она согласилась сниматься в "Интердевочке". А она мне: "Мама, мне надо было жить! У меня ребенок, его кормить надо". "Ты не умирала с голоду, — говорю, — зато меньше бы туфлей купила себе. А то как зайдешь, от порога и до угла стоят ботинки, сапоги и туфли". На она считала, что актрисе нужно хорошо одеваться. Мне нравятся фильмы, где она снималась с Тихоновым, Табаковым, Далем... Мало у нее таких фильмов. Но я далеко не все фильмы видела. Как посмотрю что-нибудь смешное, мне кажется, что она вот-вот позвонит и я ей скажу: "Вот здесь ты неправильно сделала".
— Я так понимаю, что похвалы ей добиться было тяжело.
— Да. Особенно от папы. В Москве, когда вместе с ним ходили на ее спектакль с Константином Райкиным, ему понравилось. Ну, думаю, слава богу, хоть хвалить дочку стал. А то он все время говорил: "Люба, ну попрыгаешь ты лет пять, а потом что будешь делать?". А она: "Буду бабушку играть!" Когда хорошие фильмы с ее участием выходили, у меня прямо душа пела, а когда какие-то ерундовые эпизодики... Она всегда говорила, что ни от одного фильма не отказывалась. Я и внуку Лешке (актер Алексей Макаров. — Авт.) говорю: "Делай по-маминому: нравится или нет, делай, что надо. Тогда будешь на высоте, а так и не позовут больше никуда". А то он у нас очень принципиальный парень.
— Ходят легенды по поводу съемок фильма "12 стульев", где Любовь Григорьевна получила травму позвоночника во время танца с Мироновым. Марк Захаров это опроверг, сама Полищук признавала, что такой факт имел место быть…
— Она говорила, что там матрацы лежали, но они все время скользили. Когда ее бросали, может быть, матрац сползал, и она падала на пол. Кто знает, от чего это все случилось? Люба и с лошади падала. Она в детстве очень шустрая была. Как-то я хотела в погреб за картошкой лезть, а она все: "Мама, давай я!". Я запрещала, но она не послушала, полезла и упала со ступенек вниз. Может, эта болячка с детства у нее. Она никогда не жаловалась, а уже потом, за пять лет до смерти, говорила: "Посмотри, какой у меня позвоночник". У нее все время какие-то диски выходили  — увезут ее, сделают блокаду, а потом снова все начинало болеть. Она сама себя не уберегла. Меня вытащила из смерти, а сама... Лучше бы я умерла. А она такая молодая ушла.
— А сколько времени вы проводили вместе в последние годы ее жизни?
— Я сама после операции была  — мне почку вырезали. Она меня домой отправила и сама слегла. Я говорю: "Люба, может, к тебе приехать?" "Да, нет мама, подремонтируюсь маленько и сама скоро к тебе приеду месяца на три". Она меня расстраивать не хотела, а потом сыну сказала: "Ну теперь зови маму!" Леша позвонил: "Баба, можешь приехать к нам? Мама просит". "А чего случилось?" — спрашиваю. "Ну потом посмотришь". И я поняла, что худо ей. Две недели мы с ней пожили дома. Я ее спрашивала: "Люба, почему ты не в больнице?", а она: "Врачи свое дело сделали, теперь я им уже не нужна". Аппараты понавозили и капельницы, там все гудело. А она высохла, не могла двигаться — ее переворачивали. Возьму ее за руку, а она холодная. Два слова скажет и засыпает. Я наревусь, посижу около нее и уйду. Утром зайду: "Доброе утро, Любочка!" — "Доброе утро! А чего у тебя мама глазки красные, плакала?". Я обманывать стала, что у меня аллергия. Она меня погладит по лицу — и у самой глаза закрываются, рука падает. Любе без конца кололи наркотики все эти две недели. Даже дочка Маша ей колола. Вообще состояние у нее после операции ухудшилось. До этого она ходила, работала, а после операции все пошло наперекосяк. Может, и врачи виноваты, что-то не так сделали.
— Главным кормильцем в семье кто был?
— Люба почти все сама на себе тянула. Она очень много работала. Но назвать ее богатой нельзя было. Она всего за шесть лет до смерти купила хорошую квартиру, а так у нее "двушки" были небольшие. Она же одна жила. В последней ее квартире было три спальни, гостиная большая, коридор. Она тогда стала хорошо зарабатывать. Мне она всегда помогала. Приезжала ко мне нечасто, но если рядом концерты, например, в Новосибирске, обязательно ко мне заедет, а утром уже летит обратно в Москву. Все наездами, потому что ей некогда было.
— А когда она приезжала, какими блюдами вы ее баловали?
— Она любила все "хохляцкое": холодец, борщ, галушки, голубцы, блинчики. У меня же мама — украинка, отец — донской казак. С детства мы все говорили по-украински. Если она на недельку приедет или дня на три, говорила: "Все, мама, прекращай стряпать, брюки не сходятся". А потом садилась на огурцы, яблоки, кефир и шутила: "Все, в брюки вхожу, поехала домой". Характер у нее не менялся. Мне кажется, она не гордилась тем, что была актрисой. Хотя иногда ей было обидно, что не давали хороших ролей, а она сыграла бы лучше, чем чья-то знакомая актриса, которую ставили вне конкурса. Взятки она не любила, да и неоткуда их было давать. А если бы давала, то может быть, и роли лучше давали.
— Ну или тогда один путь — в жены к режиссеру. Кстати, вы довольны были ее последним браком с художником Сергеем Цигалем?
— Я ей так и говорила: надо было тебе за режиссера замуж выходить, а не за Цигаля. Честно говоря, не очень я этот брак поддерживала. Но жили они между собой неплохо. Я у них другой раз по три месяца гостила, они не скандалили. Но он не содержал семью, а мне хотелось, чтобы была опора. Она сама его выбрала, и я не вмешивалась в их жизнь.