Борис Невзоров: "Два дня у Роговцевой прошли в полупьяном восторге"

— Борис Георгиевич, в 1989-м вы сыграли генерала Крылова в фильме "Сталинград" режиссера Юрия Озерова. Боюсь даже спрашивать, как вам версия Федора Бондарчука?

— Не видел. Но это очень смешная ситуация. Когда Озеров снимал свой "Сталинград", Бондарчук у него учился. Делали фильм под Прагой, так Федя и Тигран Кеосаян (тоже ставший впоследствии режиссером) работали там ассистентами и бегали нам, актерам, за пирожками и пивом. Поэтому я примерно знаю, что он там снял. Не люблю я компьютерную графику. Посмотрел рекламные трейлеры и сразу понял все эти фишки-ловушки — они всем давно известны. Но это мое мнение. Я вообще к творчеству Бондарчука отношусь плохо.

— Ну, быть может, у вас просто старая школа...

— Я не снимался у Бондарчука-старшего, Тарковского. Но смотришь средний старый фильм и понимаешь: может, и примитивно упрощенная прослойка, но чувствуешь мощную организационную машину. Сделано не "тяп-ляп". За этим стояли люди, которые могли сказать: "Ай-ай, не надо так делать". Самоконтроль был. Операторы могли целый день ждать, когда в небе появится нужное облачко, следили за картинкой. Композиторы писали музыку с оркестром. Сегодня тоже много приятного, просто все — другое.

— У вас за плечами столько сериалов — "Братья Карамазовы", "Марш Турецкого", "Каменская"... И везде вы играете судей, комиссаров. Сейчас в Киеве снимаетесь в сериале "Судья" (съемки проходят на киностудии Film.ua studio, — Авт.), где вам снова отвели роль служителя Фемиды. Не устали от этого амплуа?

— Устал. Не знаю, почему меня видят только в этом. Но эта система везде. Если посмотреть на голливудскую — то же самое, редко, кто выпадает из этого амплуа. Разве что люди мегауровня. Хочется, конечно, прыгнуть дальше и выше в сторону. Но это проблема и продюсерская. Мы перешагнули систему, но кто такой продюсер, с чем это едят, мало кто знает и понимает у нас. Зрители считают, что это человек, у которого в кармане деньги. А человек, в чьем кармане лежат эти средства, уверен, что он все знает и по мановению его пальца все должно исполниться. Но это не так. Иногда от этих людей веет отсутствием опыта. Смотришь, вроде симпатичная девушка или мальчик на площадке, но в профессии-то еще нужно учиться.

— Нынче в фаворе молодые, а старая гвардия чаще сидит в ожидании больших предложений. Вас не обделяют работой?

— У меня Малый театр, в котором служу последние восемь лет. Этот театр для взрослых дяденек и тетенек. Я перешел в плеяду сначала пап героинь, потом героев, сейчас дедушек. Но обижаться нельзя. Это мировая практика — чем старше человек, тем меньше у него ролей. Однажды еду на "Мосфильм" утром, на улице темно. График был напряженный: тридцать дней нужно было уместить в тридцать семь съемочных дней. А я еду и думаю: "Боже, как я устал, все надоело". Вдруг вижу, по тротуару идет маленький мальчик и несет виолончель. Я убавил скорость и думаю, что его заставляет ходить в такую рань? Родители? Или он будущий Ростропович? Мне так стыдно стало. "Жлоб, — говорю себе. — Едешь на машине, тебе платят деньги. Езжай и работай". И все как рукой сняло. С актером Владимиром Кореневым, который играл в фильме "Человек-амфибия" Ихтиандра, мы одиннадцать лет делили одну гримерку в театре Станиславского. По роли нам нужно было раздеваться. Остается пять минут до спектакля и он говорит: "Будем до трусов раздеваться? Ты мечтал быть артистом. Мечта сбылась. Значит, раздеваемся".

— Вы прикоснулись к советской эпохе, играли с величайшими актерами того времени — Брюно Фрейндлих, Николаем Крючковым, Михаилом Ульяновым. Чему смогли у них научиться?

— Присутствие и нахождение рядом уже учеба. Сначала считаешь, что это все просто, а когда понимаешь, что все серьезно и ты находишься рядом с человеком, который, если не на века, то на долгие годы останется в истории... С Иннокентием Смоктуновским мы снимались в "Детях солнца". Мне было чуть за тридцать, он уже маститый. И этот маститый разворачивает меня на камеру и говорит: "Боря, сегодня это ваша сцена. Я буду подыгрывать, а вы играйте". Под одним его взглядом в тебе начинают происходить процессы, о которых ты даже не подозреваешь.

А чему научился? Не опаздывать, получать текст со своей ролью раньше и работать над ней. Даже здесь в Киеве. Снимали молодого, но известного артиста. Его гримируют, а он с листа читает роль, так, чтобы все видели. Девушка на площадке спрашивает: "Борис Георгиевич, почему вы так не делаете?". Я говорю: "Это красиво и эффектно, а я привык, чтобы не видели, как я читаю". Но это разные школы.

— Недавно дочь Ады Роговцевой Екатерина Степанкова поставила в Киеве спектакль о ее жизни по книге "Свидетельство о жизни", которую она сама же и написала. Вы играли с Адой Николаевной в двух картинах, в одной из них были ее мужем. Тяжело было перевоплощаться?

— В фильме "Семнадцать левых сапог" у нас была большая разница в возрасте. Меня старались состарить, делали седые вклейки. После фильмов мы виделись на фестивалях. Ада — красавица, умница и адекватный человек. Это редко бывает в актерской среде. Обычно как: или красавица, но дура, умница, но сволочь. Или сволочь и дура одновременно. А в ней все органично совместилось. Такие люди рождаются раз в столетие.

Как-то я даже дома у них ночевал. Ады в это время не было, поэтому она, наверное, до сих пор не знает об этом. Я снимался в Киеве у Олега Биймы в картине "Грех". Съемки проходили недалеко от их дома на Владимирской у Оперного театра. Зима, конечно, мягче, чем в Москве стояла, но все равно холодно. Снимали в заброшенной 5 или 7-комнатной квартире. В этих развалинах поставили декорации. Муж Ады, Костя Степанков, тоже снимался, но наши сцены проходили в разные дни. И вот он заглянул на съемки. А у нас сцена с Богданом Ступкой. Большое застолье, закуска на столе. Мы все в полузамерзшем состоянии. И Костя из-за двери мне пальцем показывает: "Змерз?". "Змерз — говорю. "Конец смены скоро? Чтобы не заболел, пойдем ко мне". Следующие дни как раз были выходными, мне как-то неудобно. Про себя думаю, мол, не буду навязываться. Говорю Косте, что, может, в Москву домой на эти дни улечу. "Чего тебе там делать? Ада на даче, побудешь у нас". И это была сказка. Утром я просыпался, а на подносе уже стояло, что выпить и закусить. Константин был человеком гостеприимным и умел все красиво сделать. Два дня прошли в полупьяном, восторженном состоянии. Простыть он мне не дал, болезнь отступила.

— А с Богданом Ступкой судьба сводила вас еще и в других картинах.

— Да. Причем на съемках "Детей солнца" в Ялте мы жили в одном номере. Ступка был тогда  начинающим артистом для России. Выпивали, не без этого. Иногда себе позволяли слабости: то я ждал своего доступа в номер, то он.

У нас была там смешная история. В 24 часа всю съемочную группу выселили из гостиницы, а селить некуда. В итоге нашли там гостиницу "Украина" и весь мужской состав артистов, а это — Смоктуновский, Лазарев, Щербаков, Ступка, я, Филиппов, поселили в один большой номер-люкс. Кто где какие лежанки, кресла нашел, там и лег. Режиссер Пчелкин со Смоктуновским, к примеру, на одной кровати устроились. Мы купили много вина и начался вечер воспоминаний. Каждый рассказывал о случаях, которые бывали у него на съемках. Я дурак — надо было взять карандаш и записать пунктирно, что чего. Но тогда было не до этого — все смеялись до слез. А Саша Лазарев все время звонил любимой Свете Немоляевой. Подходил к телефону, набирал и говорил: "Светочка, я тут обоссываюсь".

А с Богданом виделись в последний раз за год до его ухода — ехали в одном купе в Москву. Задушевно общались. Мы до этого долгое время не виделись, и он рассказывал, что был министром девять месяцев, говорил, что ему это не нужно было. Было ощущение уставшего, выпотрошенного человека.

— Еще я знаю, что Олег Ефремов преподавал на вашем курсе. Строг он был со студентами?

— Он курировал один мой отрывок. Я учился на актерском, а у него параллельно был курс режиссерский и их ребята с нами делали отрывки. Мы ставили Федю Протасова по драме Льва Толстого "Живой труп". Олег Николаевич всю жизнь мечтал сыграть Протасова. Мне потом коллеги многие на него жаловались, но у него было удивительное качество: он умел вытащить душу из человека. Я был студентом, но даже мне удалось это почувствовать. Он начинал что-то рассказывать, это настраивало на определенную волну откровенности. Сейчас наши корифеи никогда бы не стали уделять так много времени простому студенту.

— А вы согласны, что природа иногда все-таки отдыхает на детях известных людей? Если говорить о сравнении Ефремова-отца и сына Михаила?

— Он другой. Папа при жизни не очень его привечал. Встречал я весомее и талантливее актеров, чем Михаил. Но что говорить. Играет себе и играет.

— Интересно узнать ваше мнение о преемниках в театре. Говорят, что практически все нынешние худруки, а все они в почтенном возрасте, давно знают, кто придет на их место. На кресло Табакова пророчат Машкова, вместо Виктюка — Апексимову. Галина Волчек на 80-летний юбилей обещает раскрыть свои карты. Худрук Малого театра, в котором вы служите, Юрий Соломин уже готовит труппу к переменам?

— Несколько лет назад возникали такие разговоры, но сегодня о них никто не вспоминает. У меня есть проект совместно с мхатовскими коллегами, и мы часто об этом говорим. То, что Машков будет во МХАТе, очень противоречиво. С таких постов не уходят — оттуда выносят ногами вперед. Понимаете, все худруки сидят на договорах. В апреле будущего года заканчивается договор у Соломина и Табакова. Его могут продлить, но могут и не продлить. Если продлевают, то все говорят: "Ну, все нормально!". А если нет, вспоминают о преемнике. Все зависит от власти, ведь несколько театров в Москве государственные, остальные относятся к городскому управлению. С главными режиссерами заключают договора: с пожилыми на три-четыре года, а с теми, кто помоложе,  на пять лет. Конечно, бывают страховочные варианты.

Может быть, я прошел мимо интриг, но я не поддерживаю легенду, что в актерской среде сплошные сплетни, поливание кислотой. Да, в этой профессии все нервные, с покалеченной психикой. Но все хорошие артисты беззащитны. Причем до такой степени ранимые, что лучше в уголке постоят, поплачут, чем развернутся и стукнут кого-то по голове. А если кто стучит, такое тоже бывает, — то это не хороший артист. Я давно заметил: как только актер становится собственным менеджером, он заканчивается в этой профессии.

— Подождите, все новое поколение актеров — сплошь менеджеры. Возьмите Безрукова, Машкова, Миронова…

— Так потому меня из этого поколения никто, как актер не удивляет.

— Даже Евгению Миронову не делаете скидки? Он сам тянет театр и успевает играть вполне достойные роли. 

— Я все это уже видел раньше. Не спорю, он хороший артист, но больше удачный. Есть ребята и круче, но у них не сложилась карьера. Я вижу инструмент, на котором он играет. Это нормальный, ухоженный инструмент. Дорогой для него самого, но есть люди, которые на трех струнах делают такое... Так сыграют например, "Полет шмеля" Корсакова, что у всех ощущение, будто там не три, а триста пятьдесят три струны. И ты смотришь и думаешь: "Как он это делает?". Так вот, когда смотрю на Миронова, у меня нет такого ощущения. Потому что я вижу, как он это делает. Они неплохие ребята, умеют устраиваться в жизни.

— Но это еще и умение самому предлагать себя, а не ждать манны с небес. Миронов и Машков не навязывают себя, но держат руку на пульсе и звонят знакомым режиссерам на случай новых ролей.

— Мне некому звонить. Все режиссеры, с которыми я работал, ушли из жизни. А новых связей я не приобрел. С годами появляется зона отчуждения. Меньше хочется общаться. Есть сложившийся круг общения, и расширять его не хочется. У меня дочь взрослая, 26 лет. С последней женщиной, которую я считал своей женой, расстался и сейчас нахожу другие способы общения. У меня есть подруга, она работает в театре, знает все мои дела, я — ее. Хотя я не думал, что у меня будут такие перемены в жизни.

У меня есть один приятель, давно живущий в Америке. Он никак жениться не хотел. Я его все спрашивал: "Виталик, почему?" А он: "Это же Америка. Постирать можно за $6 в машинке. Убираться ко мне приходит мексиканка. Я ей плачу. В смысле сексуальных утех тоже проблем нет. Так что все нормально". И что вы думаете? Через год женится на девке с двумя детьми. Потом они родили еще троих. "А как же машинка, мексиканка?" — спрашиваю. "Ты знаешь, как-то так получилось". Про себя я тоже думал, что никогда уже больше. Но подворачивается на пути человек, и ты думаешь: такие люди еще бывают. И потом, хочется, чтобы тебя кто-то ждал со съемок. А как быть без разных мелких конфликтов? В этом сюжет, на этом построена драматургия жизни, которая этим и цепляет.