НАЧАЛО: Венедикт Ерофеев: "Чтобы быть, как отец, я уходил в запои"
Продолжение
— У тех, кто читал произведения вашего отца, было стойкое убеждение, что Ерофеев писал только в трех состояниях: находясь в запоях, в белой горячке и когда отходил от этого в психиатрической клинике Кащенко. Случались ли у него просветы?
— Какие бы процессы в стране ни проходили, все время Ерофеева пришивают ко всему негативному. Но ведь "Москва—Петушки" он писал, будучи совершенно трезвым. Как он сам говорил: писал нахрапом, заперся в каком-то тихом вагончике, потому что жить ему было негде, и там творил. Отец любил создавать о себе мифы, и их часто принимали за чистую монету.
У меня собрались к выходу все книжки Венедикта Васильевича — одно московское издательство купило у нас права. Но с ними предстоит еще много работы. Почерк у отца был убористым. Он писал в маленьких книжоночках и заполнял каждую клеточку. Читать его записные книжки очень интересно — там столько афоризмов. Это настоящий клад! Особенно для тех, кто понимает в литературе и философии. Его обыгрывание, слияние низкого и высокого, наблюдения или мнения о писателях… Он вел их с 1976 по 1990 годы. Одну из этих рукописей я нашел в одном московском магазине, где она продается за 1 млн 200 рублей и лежит на витрине.
— А где он обычно писал?
— Творчество снисходило на него в любом месте. У него в карманах всегда были блокнотики, и он мог где-то на коленке записать, если что-то услышит интересное. Или даже стоя. Какую-то шутку или когда что-то приходило ему на ум. А последние годы он был совсем без голоса и писал только в этих блокнотах. Многих нет, но кое-что сохранилось.
— У вас была долгая борьба с родственниками за авторские права. Отец вообще как-то готовил вас к тому, что оставит вам свое творческое наследие?
— Он не планировал мне ничего оставлять. В то время он был женат во второй раз на Галине Павловне. Она больная, а я алкоголик. За что нам было воевать? Она говорила, что я рожден по ошибке в наказание Ерофееву, ей и потомкам. Когда она выбросилась из окна 13-го этажа в 1993 году, это не стало ни для кого удивлением. Она же математиком была, рассчитала движение какой-то кометы и выпрыгнула из окна в тот момент, когда она должна была появиться в космосе.
Я был у нее за 12 дней до смерти и пришел в ужас от того, что творится в ее квартире. Рукописи Ерофеева валялись на полу, а на них гадили коты, которых она принесла с помойки. Помню, убрал тогда их повыше на антресоли, чтобы хоть что-то осталось. Когда Галины не стало, авторские права автоматически перешли к ее матери.
Теща Ерофеева владела ими с 1994 по 2000 годы. За это время она подписывала договора на выход переизданий Ерофеева, даже не интересуясь тем, где они будут публиковаться. Главное, что ее волновало — это гонорар, который привозили наличными. Надо отдать ей должное: она звонила мне и выдавала мою часть. Хотя не уверен, что получал половину обещанного. А потом моя нынешняя супруга нашла к ней подход, они подружились, и она отдала нам права на произведения Ерофеева, а сама удовлетворилась квартирой. Хотя я на жилплощадь не претендовал.
— Подождите, вы же говорили, что у Ерофеева никогда не было своего жилья?
— Да, он обитал в квартире жены. А она ее получила как доцент математики. Когда он на ней женился, она жила в маленьком московском переулке, а потом ей дали просторную "двушку", и у Ерофеева появился свой кабинет, куда он смог поставить книги, пластинки и проигрыватель. Последний, кстати, хранится у меня. Перед смертью ему подарили более усовершенствованный проигрыватель, но он его не особо жаловал — любил на стареньком слушать. Классическая музыка была для него противоядием от всего. В его записной книжке, когда умер генсек Леонид Ильич Брежнев, появилась такая запись: "Бегаю от радио к телевизору — там и здесь полно добротной музыки" (смеется).
— Недавно последняя и тайная любовь Ерофеева — Наталья Шмелькова — подробно рассказывала об их романе. Как думаете, отец был счастлив в законном браке?
— Наташу отец очень любил, но она провела с ним последние годы жизни, а на Галине он женился в 1976 году. Это были его самые беспризорные годы, когда у него ничего не было. Он устраивался в экспедиции, вербовался в узбекские степи. Даже работал бурильщиком в геологической партии в Украине... Мотался по всем экспедициям. Но работал там недолго. Все это можно отследить по его библиотеке: во всех местах, где он бывал, воровал книжки в библиотеках, а там ведь на всех экземплярах стоят штемпеля. У него не было денег, документов, прописки — он скитался по друзьям и товарищам, многие его привечали. Но в какой-то момент ему это все осточертело, захотелось иметь свой угол, свою фонотеку, которую я, кстати, тоже отвоевал восемь лет назад.
— В наши дни популярность писателей измеряется не столько выходом книг, сколько их гонорарами. Чего не скажешь о Ерофееве. У него была крошечная пенсия в 26 рублей. Достойно ли он жил в годы своего успеха?
— Он хорошо зарабатывал и любил похвастаться тем, что у него, наконец-то, есть деньги. Помню, вызовет меня из деревни и говорит: "Дурачок, чего тебе купить?". Но что можно было найти тогда в наших магазинах, когда на прилавках ничего не было? Поэтому мы шли за водкой. Очереди за вином и пивом были разными. Он вставал в одну, я — в другую. И мы были счастливы, если у него на улице Фестивальной получалось взять побольше пива, а у меня на улице Самарской — водки.
— Он не знал меры?
— До того как отец заболел, я не видел его пьяным. Независимо от того, сколько он выпивал, всегда хорошо разговаривал, шутил, острил, был душой компании, и все смотрели ему в рот. Естественно, в последние годы, измученный болезнью, он очень сильно сдал, стал агрессивным. Когда ему делали первую операцию, на него даже наркоз не подействовал.
— Белла Ахмадулина говорила, что давала Ерофееву на лечение. А где они познакомились?
— Это было на Броварской улице, где находилась мастерская ее супруга Бориса Мессерера. Отец к ней очень нежно относился, даже втайне был в нее влюблен. Первая операция у него была в 1985-м, вторая — почти через два года. А Белла давала ему средства на лекарства. Хотя об официальном признании Ерофеева речи тогда не шло. Слава началась, когда его книги стали распространяться в самиздате. Людей тогда различали по интересному признаку: если человек разливал водку и немедленно ее выпивал — все понимали, что он начитан, и просили у него почитать "Москва—Петушки" на несколько ночей. Слава шла без всякого официального признания. КГБ, может, и поймало бы отца, но поскольку у него не было прописки, его неоткуда было забирать. Можно сказать, его несерьезное отношение к "Петушкам" его и спасло. А в тюрьму он очень не хотел, даже представить не могу, чем лишение свободы для него бы закончилось.
— Общались ли вы с папой в последнее время, когда он уже был смертельно болен?
— Я его видел за сутки до смерти, когда он был уже без сознания. Ни о каких разговорах речи быть не могло. С января 1990 года и по день смерти 11 мая было видно, что он отходит в мир иной. Сейчас я часто сопоставляю свои слова и поступки с тем, что бы на это сказал он. Если что-то "ляпну" — сразу осекаюсь и представляю в этот момент его лицо.
ДЕТСКИЙ ДОМ — ПЕТУШКИ
Имя: Венедикт Ерофеев
Родился: 24.10.1938 в п. Нива-2, Мурманская обл. (Россия)
Карьера: писатель
Будущий писатель был шестым ребенком в семье железнодорожника, которого репрессировали о сослали в лагерь. Так что детство Венедикт провел в детском доме. Поступал в разное время на филологический и на педагогический факультеты МГУ, но был отчислен за пропуски. Долгое время жил без прописки, сменил массу профессий. В 17 лет написал "Записки психопата". В общей сложности Ерофеев, не считая дневников и эссе, написал 14 крупных произведений. Самое известное из всех — поэма в прозе "Москва—Петушки". Скончался на 51-м году жизни (в 1990-м) от рака горла, похоронен в Москве. Был дважды женат.