Полвека назад. Сашка (Досталь) за спиной у Володьки (Стеблова). Фото: ruskino.ru
Поклонники культового для советской молодежи 60-х фильма, снятого по одноименной повести Бориса Балтера, который окончил школу и жил до войны в Евпатории, в этом году отмечают его полувековой юбилей. И большая часть съемок картины Михаила Калика "До свидания, мальчики!" (1964) проходила в Севастополе и в Евпатории.
У жителей курортного города до сих пор крепко связаны воспоминания не только о самих съемках, но и о недавней теплой встрече с актерами, сыгравшими в этой киноленте главных героев, — Евгения Стеблова (в фильме — Володя Белов) и Николая Досталя (роль — Сашка Кригер). Они не были здесь почти 50 лет и за время, проведенное в Евпатории, снова стали мальчишками.
К приезду "мальчиков" создатель исторического сайта о Евпатории Максим Баженов сделал раскадровку фильма и вместе с краеведами Надеждой Павленковой, Олегом Куценко, Сергеем Овчаренко отыскал в городе все улицы и дворы "с экрана". И им на каждом шагу бескорыстно — кто чем мог — помогали горожане, влюбленные в повесть Балтера и в фильм Калика. Артисты, например, немало удивились, когда на балкон, под которым стояли когда-то в засаде герои киноповести Володька (Евгений Стеблов) и Сашка (Николай Досталь), вышла теперешняя хозяйка квартиры и повторила киношную фразу: "Пусть берут себе такое счастье этот бандит и его партийная мама!". Досталь, услышав это, рассмеялся и с каким-то юношеским задором разыграл еще несколько дублей. "Тогда было "До свидания, мальчики!", а сейчас — "Здравствуй, Евпатория!", — веселился Николай Николаевич.
К встрече актеров подготовились и в кафе "Поплавок" на набережной Терешковой. Когда гости присели за стол, неожиданно вместо современных дискотечных ритмов из динамиков зазвучало танго "Брызги шампанского" с характерным потрескиванием старенькой пластинки. Николай Досталь отозвался моментально: "Женя, как тогда!". А Евгений Стеблов об этом эпизоде рассказал подробно: "Сцена танго в ресторане-"поплавке" не получалась у Ефима Копеляна — он играл жестянщика, выдававшего себя за капитана дальнего плавания. Нервничали оба — и Калик, и Копелян. Только режиссер кричал, а Ефим Захарович переживал молча. После съемки он взял несколько бутылок "сухаря" и пришел к нам в номер. "Понимаешь, Женя, — сказал Копелян, — вот я говорю: "Чайник", и каждый из нас представляет что-то свое. У всех разные чайники… Вот так и в искусстве…".
По признанию Евгения Стеблова, фильм дался ему тяжелым душевным трудом. Так что легкость, с которой герои киноповести открывают зрителю замысел режиссера, — только кажущаяся.
"Михаил Наумович очень любил кинематографическую пластику, он вычеркивал не только из повести, но и из сценария все диалоги, жанровые места. Получалось, что и играть-то нечего. Вся игровая нагрузка ложилась на внутренний мир, а его можно передать только через крупные планы, — поделился нюансами профессии Евгений Юрьевич. — Конечно, для меня это было очень сложно, я не обладал еще достаточным опытом не только в кино, но и в жизни. А в кадре — впервые на советском экране — надо было показывать интимную близость. Я нервничал и перед съемкой не спал всю ночь. Зато сейчас мне ничего не стоит сыграть такую сцену! Фильм Калика сделал из меня настоящего актера. И я помню, как мы впервые сидели и смотрели отснятые кадры — потрясающе! Причем даже музыку подкладывал и хронику вставлял. И я плакал. Когда вот увидел первые кадры. Конечно, я понимал, что Калик — выдающийся кинорежиссер, что там говорить… Но мучил он нас жутко".
В Евпатории. Съемки проходили и на местных соляных промыслах, куда Стеблов и Досталь тоже заглянули. Фото: В. Серебрянская
По воспоминаниям Стеблова, в тот момент, когда в кадре ребята сидели на деревянных мостках, все герои фильма ели мороженое на диком холоде.
"Все в шубах, а нас с девочками поливали холодной водой, чтобы мы блестели, как будто только что из воды вылезли, — рассказывает Евгений Юрьевич. — И это было ужасно: зуб на зуб не попадал. Но какая-то была отвага. Мне особенно доставалось, потому что больше я был занят физически. У меня там есть план, когда я ныряю в волну. Так вокруг все стояли в пальто! И я нырял в волну в одежде. Два дубля в одежде было. В одном я прыгнул, и меня тут же переодели. И тут же — дубль два. Я вот даже не могу сейчас представить, как я мог это сделать".
Для Досталя, кстати, роль Сашки — дебют в кино, и о той поездке в Евпаторию Николай Николаевич вспомнил как о самых ярких днях своей жизни: "Это ж моя юность, я первый раз приехал на море, рядом хорошая команда, все заботятся о тебе, привозят на съемочную площадку, увозят, гримируют — что еще надо мальчишке в восемнадцать лет? Я был просто счастлив… Женя, ты так серьезно говорил о своем грузе ответственности. А я вот испытывал полную безответственность. И меня защищал и Калик, и Балтер. Я был не актер, а типаж. Поэтому мне было гораздо легче".
После Москвы юному Досталю одноэтажная Евпатория казалась слишком маленькой и "голенькой" — съемки начались весной, деревья были еще "не одеты". "Конечно, Евпатория очень изменилась за полвека, — отметил Досталь. — И хотя говорят, что в город своей юности лучше не возвращаться, поскольку ты увидишь его совершенно другим, я ничуть не жалею о том, что снова приехал в Евпаторию. Оставляя автограф на память, впервые в жизни пишу: "До встречи!".
СТЕБЛОВ: "МЫ ИГРАЛИ ПОКОЛЕНИЕ НАШИХ РОДИТЕЛЕЙ"
В дельфинарии. Актеры вспомнили о водных процедурах на съемках. Фото: В. Серебрянская
В фильме можно увидеть кадры, снятые в разное время года и в разных местах. Например, когда мальчишки плывут — они плывут в Евпатории. А ныряют — в Севастополе, где проходили и подводные съемки, там был специальный подводный павильон и "затопленные" приборы.
"Многие подводные кадры — это еще с "Человека-амфибии", целая подводная база, — рассказывает Евгений Стеблов. — Там был жуткий холод, очень холодная вода. А в Евпатории, все "водные процедуры" проходили в относительно теплое время, трудностей не было. Но быт был чудовищный. Сначала в одной гостинице, которую и вспомнить страшно. Потом — в другой, но там тоже горячей воды не было, а снять грим надо. Мы снимались фактически голыми на пляже, тело выкрашено морилкой, и мы не смывали это — негде было. И мы спали в этой краске. У нас все простыни были в морилке. Физически такое выдержать тяжело. А вообще, я очень люблю эту картину. Она мне легко далась в том смысле, что мы играли поколение наших родителей. Мой отец такого же возраста был до войны. И большинство людей этого поколения ушли на фронт и не вернулись — собственно, о чем и повесть Балтера. Это действительно тогда воспринималось мною очень серьезно. Я помню, Михаил Наумович такой неистовый был человек, он сразу монтировал картину прямо во время съемок: получал коробку с пленкой из Москвы, привозил помощник оператора, так он тут же, прямо после съемок, в кинотеатре монтировал и нам показывал".