Евтушенко не был в Одессе 5 лет. Люди ждали. К выступлению они приготовили книги для автографов гения и даже вопросы на листочках, надеясь передать их своему кумиру.
В филармонии было душно. С потолка над сценой свисали три серебряные звезды, оставшиеся, видимо, с Нового года. Цветов в зале мало. Много очков. Пришло пол-Одессы – внуки вели своих бабушек, которые, казалось, были в два раза старше 75-летнего юбиляра, мамы вели своих дочек, надев лучшие наряды. Забрело и немного туристов, их можно было узнать по большим сумкам — видимо, шли с пляжа. Незнающие особенностей филармонии долго искали свои места, наивно полагая, что за креслом под номером 1 идет 2. Какой там! "Женщина, куда вы лезете? За "один" — "три", потом 5, потом 7. Что непонятного? Это нечетная сторона! Посмотрите уже на свой билет, а не на меня", — интеллигентно советовала публика. И действительно, искомый номер 2 оказался аккурат рядом с номером 4, причем в самом центре партера, а 9 следовал за 7.
Знающие люди прихватили с собой веера – дышать в старинном здании стало нечем сразу. Зал был забит под завязку. В духоте народ обмахивался всем — папками, сумочками, билетами, платками, мобилками, подолами платьев. За благотворительный вечер с публики брали до 150 гривен. Из известных в зале был замечен сын Богдана Ступки Остап. Его узнавали, но не подходили – пришли все же посмотреть на другую знаменитость.
С опозданием всего на 12 минут дали три звонка, на сцену вытащили огромную стопку книг и объявили "легенду современности". Мэтр выпорхнул из-за кулис в полотняной рубахе со множеством вышитых рисунков – там были и русалка, и грибок, и какие-то немыслимые растения. Причем, если на пресс-конференции перед концертом Евтушенко говорил, что тяга ко всему цветному появилась у него благодаря его первой любви – одесситке Лене, то на концерте версия была уже другая — что сказывается суровое сибирское военное детство, ватники и робы.
СМЕХ ПО СОЛЖЕНИЦЫНУ. Евтушенко начал с грустного: "Сегодня умер великий Александр Солженицын". Часть зала тихонько выдала печальное "угу", часть от неожиданной новости ахнула, и вдруг кто-то громко сказал: "Ай-яй-яй" и хихикнул. Евгений Александрович побагровел: "Бог вам не простит этот смешок". Зал встал на минуту молчания, и вечер стартовал.
Евтушенко сообщил, что пишет стихи с 1937 года, стало быть, с 4-х лет. Рассказал, как в сибирской деревне Зима, где он родился, потому как туда выслали из Житомирской губернии его предков, маленькому Жене устраивали "топиловку" — его топили в реке соседские мальчишки. Но он отомстил им, научившись плавать. "Меня всю жизнь так же топили, но душа стала безвозрастной нетонушечкой". Там же в Сибири в 41-м он плясал на грустных свадьбах уезжавших в телятниках на фронт солдат. "Я тогда хорошо плясал и меня возили со свадьбы на свадьбу. Сил не было, чтобы плясать, но надо было утешить".
РАЗРЯДКА. "Наверное, сегодня он будет только грустное все читать", — прошептала дама своей соседке. И тут Евтушенко вытащил на сцену двух пышногрудых девушек, да таких, что часть мужской половины зала прильнула к припасенным биноклям! Барышни в компании с мэтром исполнили лирическую евтушенковскую песню "Бежит река" о том, что "нет любви хорошей у меня", после которой Евгений Александрович похвастал, что его любовная лирика как-то была охарактеризована одной емкой фразой: "Фантазия у тебя такая, Женя, что ты можешь обходиться без женщин". Поэт отправился со сцены в зал, декламируя прекрасные строчки — "Любимая, спи", при этом останавливаясь у разных блондинок, сидящих в партере. Двигался он энергично, правда, немного прихрамывал. Блондинки все равно млели.
Вернувшись на сцену, Евгений Александрович поговорил о политике: "Один буряк сказал капусте: "А мы тебя в наш борщ не пустим". Все тут же весело зашептали: "Это он же ж о Тимошенко и Ющенко...".
Оживился зал и после строк: "Я, улыбаясь, шел по карнизу, и, улыбаясь, глядели снизу старушки, шлюшки, а с крыш — коты... Карниз проржавленный был веселее и выше ленинского мавзолея, где писал Сталин, от скуки злея, в эмалированное ведро".
Рассказал Евтушенко и о своей американской жизни. О том, что в ковбойской глубинке штата Оклахома ему хорошо. Его четвертая жена блестяще преподает там русский язык, хотя по профессии врач. В городке Талса, где они живут, — аж 4 университета, и Евтушенко читает лекции аборигенам, донося до них любовь к русской литературе. Однажды даже пришлось давать автограф друзьям своего студента. "Подпишите книжку, а то они сказали, что вы умерли. Мол, вы классик, а все классики умерли".
Он был живчиком. Он отработал без антракта несколько часов, почти не садился, пел и танцевал. "Я — проповедник, меня нельзя остановить!". После концерта его облепили поклонники. "Ай, как хорошо, что мы вас увидели!", — радовались счастливчики. Гений устал. Просил не фотографировать. Присел в гримерке, но "народная тропа" не "зарастала" — приходилось принимать фанатов, уже тихонько сидя в креслице. "Он подписывает только книги! Не суйте ему деньги и билеты!", — кричали работники филармонии. "У меня нет с собой ваших книг, но позвольте подержать вас за руку, вы — бог!", — говорил один из почитателей. "Да какой я бог? Что вы", — тихо отвечал поэт. "Идите, мужчина, вы пьете с него энергию, не смотрите на него", — вдруг выдал один из группы сопровождения. Народ поблагодарил за "совет", все равно порадовался, что увидел "человека эпохи" вот так запросто сидящим в обычном кресле, усталым и немного грустным. "Жаль только, что Евтушенко не отвечал на записки. Не пообщался, так сказать, с народом", — сетовали одни. "Да отличный концерт, — не соглашались другие. — Только страшная духота, надо ему сказать, чтобы осенью к нам приезжал".
ДРАКА
В середине программы у Евтушенко был длинный спич о молодежи, убивающей за "не тот" цвет кожи. В конце этого монолога один из посетителей сорвался с места: "Я заплатил 130 гривен за билет и хочу слушать великого поэта Евтушенко, а не какого-то проповедника!" Зал ахнул. С мест вскочило несколько мужчин, один бросился на возмутившегося с кулаками. Драчку прервал крепкий зритель, "приобнявший" раздосадованного крикуна и выведший его из зала. Евтушенко вслед выстрелил: "Закусывать надо!" Взбудораженная публика потихоньку успокоилась, а гений еще пару раз во время концерта называл свои творения проповедями.
Главные темы