Ко дню освобождения Киева: во время II мировой там под дулом автомата ставили оперетты и кормились с краденой махорки

Каким был суровый быт киевлян с сентября 1941 года по ноябрь 1943-го, "Сегодня" рассказали в Национальном сообществе краеведов Украины. Также много информации хранят архивные материалы: коллаборантская пресса оккупационного периода хоть и полна пропаганды и лжи о расцвете жизни на "освобожденных" территориях, но между строк рассказывает, как после ужасов осени 1941-го разоренный своими же и оставленный выживать Киев оклемался.

БЕГСТВО ВПОПЫХАХ: ПОДЖЕЧЬ НЕ ЗАБЫЛИ

Уже летом 1941-го более половины населения столицы эвакуировалось и мобилизовалось в ряды КА. "В первую очередь опустели ведомственные жилые дома, целые элитные кварталы — особенно Липки, дома наркоматов и отели на Крещатике", — пишет в своих трудах-мемуарах об оккупированном городе известный киевовед Дмитрий Малаков. Оставшиеся учету не поддавались: регистрационные книги кладбищ власти уничтожили отступая, и никто не узнает, сколько узников Лукьяновской тюрьмы и "тюрподов" (тюрьмы под зданием НКВД) расстреляли энкаведисты перед бегством. А еще ведь были покинутые пациенты госпиталей... Но оставалось как минимум 400 тыс. киевлян (публикация в газете "Последние вести" от 8 декабря говорит о 423 тыс. по подсчетам городской управы), которых по завету Сталина: "Ни килограмма зерна, ни литра горючего, ни одного вагона на оккупированных территориях", — лишили элементарных средств к выживанию. До 5 августа из города вывезли на Восток десятки тысяч вагонов ценных грузов, в том числе еды. В Днепре затопили последние баржи с мукой, сахаром, солью. Увидев, как на глазах исчезают продукты и остатки армии в городе, киевляне начали массово грабить магазины, описывает Малаков.

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

Начало. Один из первых взврывов в центре столицы — на Крещатике.

ДЛЯ УСИЛЕНИЯ ПЛАМЕНИ. Советские подпольщики-ди­вер­санты также вывели из строя все системы жизнеобеспечения: телефонную, телеграфную и почтовую связь, трамваи. Пленный советский командир сообщил немцам, что ряд зданий, и оперный театр в том числе, заминированы, и немецкие саперы вовремя обезвредили взрывчатку с радиоуправляемой аппаратурой. Крещатик же спасти не удалось. Кроме лучших гостиниц, ресторанов, цирка, библиотек, кинотеатров, ценных документов, драгоценностей и музыкальных инструментов сгорели дома тысяч киевлян. В 1940-х горожане еще пользовались печами и примусами, на кухнях хранились дрова и керосин. "Житель улицы Лютеранской хвастался, что удалось заготовить полную ванну керосина, 150 л, — пишет в своей книге "Киев в первые дни оккупации (19—28 сентября 1941 года)" Дмитрий Малаков. — Вдобавок подпольщики заранее разложили на чердаках крещатицких домов бутылки с легковоспламеняющейся смесью. Тогда население считало, что на случай уличных боев. Через несколько десятков лет после войны стало ясно: для усиления пламени".

Подполье, кстати, покончило само с собой: после того как за первую акцию расстреляли 100 первых попавшихся киевлян, за вторую — 200, за третью — 300 и за четвертую — 400, горожане стали шарахаться от подпольщиков, как от огня. Секретарь подпольного Ленинского райкома партии просто явился в гестапо и сдал всех соратников. Арестовали и расстреляли всех, и предателя вслед за ними. На этом диверсии в Киеве прекратились.

РЕМОНТ ПО-НЕМЕЦКИ. Овладев городом, немцы принялись наводить порядки под себя. Как повествует Дмитрий Малаков, они явились на водоканал, расстреляли тех, кого заподозрили в выведении из строя систем. И после этого водоснабжение и канализация заработали моментально. Но если эти блага не могут быть локальными и ими пользовался весь город, то электричество досталось только немцам. Оборудование электростанций частично вывезли, частично повредили при отступлении, производственных мощностей на все районы не хватало, и немцы под угрозой расстрела заставили наладить электроснабжение в ограниченном масштабе,для своих учреждений и квартир. Так, на Гоголевской, где тогда жила семья Малаковых, вечером светились только окна домов, где жили немцы и фольксдойче.

Пожары. Растерянные киевляне долго привыкали к новой жизни.

БАНИ ПО 4 РУБЛЯ, СВОИ ПЛОЩАДКИ ДЛЯ НЕМЦЕВ И БОЯЗНЬ ЭПИДЕМИЙ

Немцы получили город с изуродованной инфраструктурой, но террором за считанные дни оживили ее. К работе в городской управе под началом профессора истории Александра Оглоблина привлекли людей, действительно желавших работать во благо обездоленного населения, профессуру КПИ и мединститута.

САНИТАРИЯ. Единственным видом транспорта были трамваи: автобусы уехали на фронт, троллейбусы — в Германию. Проезд стоил 5 руб., немцы ездили отдельно на передних площадках. В условиях дефицита топлива из Бучи проложили специальную колею для переправки торфа. Первым делом немцы позаботились о гигиене. Мало-помалу заработали прачечные, в конце апреля 1942-го открылись бани, в некоторых были дезинфекционные санпропускники. Услуги бани стоили 4 руб., были даже отдельные номера за 10—25 руб. К ноябрю 1941-го заработали больницы, функционировали три поликлиники и амбулатория, 21 медпункт, открытый в 1942-м эндокринологический диспансер с лабораторией, гинекологическая больница на Тверской, стоматологии, а также Институт экспериментальной медицины. Лекарств, правда, не завозили, и позже это стало одним из пунктов обвинения на Нюрнбергском процессе. Немцы пользовались своим медобслуживанием, а открыть городские клиники управе позволили отнюдь не из гуманных побуждений — опасались вспышек эпидемий.

Для фона. Немец позирует недалеко от ныне исторического музея.

СЛАВА УКРАИНЕ. Киевские газеты сразу же начали писать, как "большевизм замордовал миллионы украинцев", в том числе голодом, про "ежовщину" — репрессии 1937—1938 гг., поводом к которым могла стать просто иностранная фамилия, о сети доносчиков ГПУ и НКВД (что, в общем, было правдой). Создавалась иллюзия освобождения от коммунистического рабства с параллельным возрождением украинской нации. Так, объявления разыскивали "офисный персонал", владеющий немецким и — подчеркнуто — украинским языками, фельетоны высмеивали официанток и телефонисток, упрямо не желающих отвечать клиенту по-украински, хотя выговор выдавал в них уроженок Полтавской глубинки. В первое оккупационное Рождество пресса много внимания посвятила традиционным украинским колядкам. Попытки возродить украинскую культуру тоже были исключительно заслугой управленцев Оглоблина. На всех этих мероприятиях — ни слова немецкой пропаганды, ни одного портрета вождя. "Последние новости" регулярно посвящали целые развороты публикациям по истории Киева и его памяткам, уничтоженным большевиками, рассказывали о храмах и древних названиях города. Существовал план создания на базе зоопарка нового Биопарка, в котором большей степенью должны были представить местную фауну Украины и популяризовать ее. Статьи наперебой рассказывали о "засилье жидов в украинских городах" — мол, 91% еврейского населения оккупировали лучшие областные центры, но, к счастью, война прекратила эту тенденцию. Готовилась почва для Бабьего Яра…

ОСТАРБАЙТЕРЫ. Новые местные власти взялись за открытие новых столовых для рабочих и студентов, детей, продпайки и календари на 1942 год. Заработала биржа труда, и газета "Последние вести" за 17 ноября проговорилась, что хотя киевляне и бегут вприпрыжку "налаживать уничтоженное большевиками хозяйство", но за неявку и "выкручивание от предложенной работы" понесут кару. 22 января 1942 года первая партия рабочих уже отправилась в Германию, а всего из Киева увезли 100 тыс. человек.

Сентябрь 41-го, стадион "Зенит". Киевлянки у лагеря военнопленных.

ЖИЗНЬ: УГОЛЬ И ИГРУШКИ

В городе открылись комиссионки, ориентированные, очевидно, на немцев — у населения в основном скупали антиквариат, ковры, меха и фотоаппараты. Появились новые рестораны, фотоателье и даже книжные магазины со школьными учебниками, нотами, живописью и прошедшей цензуру литературой. Уже в начале декабря 1941-го "Последние вести" писали, что в Киеве на тот момент работали в полную силу 15 металлообрабатывающих заводов, более 20 деревообрабатывающих предприятий и по производству стройматериалов, фармзавод, текстильная фабрика и артель глухонемых. Изготавливали даже детские рождественские подарки и елочные игрушки.

ТЕПЛО И СВЕТ. Паровое отопление к зиме не запустили, общественные бани работали с перебоями — уголь подвозили редко, и редакция "Последних новостей" требовала от управы наладить нормальную работу хотя бы трех-четырех на весь город. Что с топливом были серьезные проблемы, видно из официального извещения генералькомиссара Киева Хельмута Квитцрау от 19 января 1942 г.: "для упорядочения хозяйственной жизни Киева надлежит обязательно заявить о наличии и количестве угля-антрацита, кокса и дров".

В мае 1943-го газеты писали, что в Ботсаду  высадили  овощи.

С продовольствием было туго: так, ко дню рождения Гитлера, 20 апреля 1942-го, гражданскому населению выдавали по 500 г пшеничной муки, и это было целое событие. А уже в конце июля, как писали "Последние новости", городские власти велели "немедленно, до 1 августа сдать все зерно в Заготзерно на Подоле" за наличный расчет. В мае 1943-го "Новое украинское слово" сообщало о закладке парников в Ботсаду для выращивания рассады капусты и помидоров и что в Киеве не осталось свободного клочка земли. Но, по данным Дмитрия Малакова, заботой об обеспечении горожан овощами в реальности и не пахло, земледелие — только по собственному почину, а картошку и морковку на балконах действительно массово начали выращивать, но уже в 1944-м, когда оккупантов прогнали.

Фактически люди жили на 200 г пайка из немецкого эрзац-хлеба в сутки. "Поначалу ходоки отправлялись за провизией в пригородные села, городки, там можно было бартером разжиться сельхозпродуктами, — рассказывает писатель и директор Обуховского краеведческого музея Юрий Домотенко. — В Триполье по Днепру тогда ходил водный транспорт, а в Обухов, например, топали пешком по 45 км в одну сторону, да еще и с грузом. У кого дети работали на киевских заводах, те старались передать своим какой-никакой гостинец". Вскоре немцы перекрыли путь "караванам" — под видом менял по району перемещались партизаны, а полицаи грабили тех, кому удалось раздобыть съестного. Киев стал городом контрастов: в нем уживались одновременно и голод, и духовые оркестры в парках.

Не голодали только те, кто в 1941-м участвовал в разграблении магазинов. Один герой книги Дмитрия Малакова, например, в уже разоренном сигаретном киоске нашел махорку. В лучшие времена ею брезговали, но подросток набрал полную торбу и не прогадал: вся семья жила тем, что могла выменять на махорку на базаре.

УКРАДЕННЫЙ БЕГЕМОТ И "ВАРЬЕТЭ"

В мае 1942-го уже заработал Киевский театр оперетты, первым спектаклем была "Веселая вдова" Легара. С января Киевская опера давала 10 спектаклей в месяц, в том числе "Ночь перед Рождеством", "Тараса Бульбу", "Запорожца за Дунаем". Семь кинотеатров показывали немецкие и индийские картины, в мае 1942 года открылся новый Киевский театр "Варьетэ". Биопарк, как сообщали "Последние новости" в июне 42-го, ежедневно посещали около 500 человек, в выходные там играл духовой оркестр и играли в крокет. Ботсад работал почти в штатном режиме: за растениями ухаживали, в мае каждого года сад открывали для посещения. В июне 43-го "Новое украинское слово" давало репортаж со 2-й художественной выставки, где представлялись картины, вышивка, керамика и фарфор. Постоянно проходили концерты хоровой капеллы, вечера украинского водевиля и народных песен, спектакли драмтеатра. Киевляне посещали пляжи на Днепре (рубль с лица), катались на прогулочных лодках (20—30 руб.).

КСТАТИ. Зоопарк остался почти необитаем: кто выжил после сдачи города, был вывезен в немецкие зоосады. Наш бегемот, например, оказался в Кенигсберге. Когда туда вошла Красная армия, животных перестреляли, а бегемота пули не брали — он уцелел и после войны переехал в Москву.

ОРДНУНГ ИСТ ОРДНУНГ. Немцев, очевидно, неприятно поражали реалии военной киевской жизни. Редакция "Последних вестей" с ноября 41-го регулярно устраивала рейды по публичным местам и клеймила пролетарские привычки горожан. Писали, что на Галицкой площади торговки уличной едой тарелки из-под супа и каши не моют, а дают вылизать псам перед тем, как налить порцию следующему покупателю, а за одеколонами целая очередь из мужчин — "Тройной" и "Цветочный" распивали, не отходя от кассы. В июне 43-го, правда, "Новое украинское слово" опубликовало строгий запрет торговать молочным, мясным, хлебом и готовыми блюдами с земли и открытых лотков. Их запрещалось также брать руками, а прохладительными напитками позволяли торговать только при наличии подключенной к водопроводу автомойки для стаканов. Несмотря ни на что, к встрече первого Нового года в оккупации киевляне устроили "лесоповал" на 13-м километре Брест-Литовского шоссе, и власти за голову хватались, подсчитав убытки от бесконтрольной вырубки елей. Жилищные отделы имели в распоряжении десятки лошадей для вывоза мусора, и тем не менее "Последние новости" в январе 42-го хорошенько прошлись по нерадивым управдомам за запущенное санитарное состояние дворов.

НАЧАЛО КОНЦА. Уже летом 43-го в киевских газетах было все меньше рекламы комиссионок, карикатур и фельетонов и все больше объявлений о поисках потерянных родных, украденного добра (в том числе, например, коровы с улицы Кузнечной — нынешней Антоновича). Бодрые статьи о скорой победе вермахта разбавляли заметки о похоронах с почестями жертв "жидо-большевистских терактов" (то есть бомбежек). В июне 43-го появилось и такое: "Кто желает получить памятники и ограды с бывшего жидовского кладбища, обращайтесь на Александровскую, 49. Бесплатно!".